— Посиди, Эван, твой отец придет с минуты на минуту.

Эван послушно сел и, повернувшись, увидел, как за Редфилдом с лязгом захлопнулась дверь. Эван посмотрел на окно: с этой стороны оно было тусклым и непрозрачным. Наклонившись вперед, он попытался придвинуть стул поближе к столу, но тот не двигался. Каждый предмет мебели в этой комнате был прикручен к полу болтами.

Время, казалось, растянулось до бесконечности, и Эван слушал ровное тиканье часов и смотрел на дверь. Слабый свет флуоресцентной лампы придавал еще больше холода и безжизненности всему, что находилось в комнате.

Казалось, прошла целая вечность, наконец, за мутным стеклом мелькнула тень, и дверь открылась.

Эван не видел отца несколько лет и понимал, что Джейсон будет выглядеть старше по сравнению с тем, каким он его помнил, но абсолютно не был готов к виду мужчины, вошедшего в комнату.

Тот был одет в светло-голубую пижаму, на ногах — большие шлепанцы. Джейсон подошел к столу медленной, вялой походкой. Эван помнил отца сильным, мускулистым мужчиной, жизнелюбом, и стоявший сейчас перед ним никак не вписывался в этот образ Джейсона Треборна. Это был не тот человек, который когда-то подбрасывал его в воздух или сажал на карусельную лошадку сильными заботливыми руками. Сейчас отец Эвана выглядел измученным и одутловатым, словно жизнь, которую он так любил, была из него высосана. Глаза его странно блестели. Эван думал о том, что сказала ему мать насчет каких-то «лекарств». Вероятно, из-за них Джейсон такой вялый. Он казался ужасно старым и усталым, хотя, несмотря на это, все же излучал теплоту. Джейсон сел напротив сына и осторожно коснулся его руки. Эван вздрогнул, отчего наручники на руках отца звякнули.

— Здравствуй, Эван. Рад тебя видеть.

— Привет, п-пап.

— Не бойся, — голос отца был тихим. — Я не кусаюсь.

Он улыбнулся, и Эван улыбнулся в ответ.

— Ты видел мои фотографии? Помнишь меня?

Эван кивнул. Его уверенность постепенно возвращалась, и ему хотелось развеять

66 возможные страхи Джейсона насчет того, что его забыли.

— У нас много твоих фотографий. Мама говорит, что у меня твои глаза.

А потом неожиданно мир Эвана опрокинулся, и он захрипел. Не было никакого перехода или ощутимого движения, но комната вдруг оказалась перевернутой. Зрение затуманилось, но все же мальчик увидел, как отец склонился над ним.

Спокойное усталое выражение лица Джейсона исчезло, сменившись злобой и яростью. Его большое тело содрогалось от бешенства, а Эван задыхался и хрипел. Руки отца сжимали его горло, а металлическая цепь наручников вдавливала колючий ворот в нежную кожу шеи. Кто-то колотил в дверь, звенел сигнал тревоги, звуки доносились словно издалека. Проваливаясь в мягкую темноту, Эван почувствовал на лице слюну отца, когда тот прорычал сквозь зубы:

— Я… тебя… люблю…

Внезапно какая-то белая тень бросилась на Джейсона Треборна, и он отлетел к стене. Эван попытался поднять голову, но мышцы шеи не слушались. Он почувствовал запах маминых духов, когда она схватила его и стащила со стола.

— Маххх… — пробормотал Эван, когда она оттаскивала его в угол.

Каждый из двух санитаров был раза в два сильнее Джейсона, но оба по прежнему опыту знали, что заключенные клиники Саннивейла компенсировали недостаток силы другими приемами. Один из них просунул под подбородок Джейсона полицейскую дубинку и потянул на себя, пытаясь удержать его, а другой обхватил его туловище.

Сердце Андреа затрепетало, когда она встретилась глазами с Джейсоном: в них были страх и паника, а не намерение совершить убийство, которое она ожидала увидеть.

— Он должен умереть! — крикнул истерично и пронзительно Джейсон. — Ты не понимаешь! Он все уничтожит! Это единственный путь остановить…

Дернувшись, Джейсон ударил головой одного из санитаров и, схватив дубинку, вырвал ее. Не мешкая, он ударил другого санитара по коленной чашечке и свалил его. Потом снова бросился на сына и занес над головой дубинку. Андреа закричала.

Второй санитар ударил его по почкам, и Джейсон вскрикнул. Охранник нанес еще удар — на этот раз по затылку. Джейсон покачнулся, но устоял и снова попытался достать Эвана.

— Остановите его! — прорезал воздух крик Редфилда. — Сейчас же остановите его!

Санитар вскинул руку, и на этот раз тяжелая дубинка ударила Джейсона по макушке. Раздался хруст кости, и ноги Джейсона подкосились. Он рухнул на пол, как срубленное дерево.

Андреа крепко прижала к себе Эвана и закрыла его своим пальто. Она раскачивалась с ним, приговаривая:

— Прости, Эван… мне так жаль… Сквозь пальцы Андреа, закрывающие ему глаза, Эван видел отца. Глаза Джейсона смотрели в пустоту, не моргая. Из носа и ушей текла кровь, собираясь в маленькое озерцо вокруг головы.

— Прости, — плакала Андреа. — Прости меня…

>>

Смерть Джейсона не затронула практически никого, кроме его жены и сына, и поэтому на похоронах было очень мало людей. Большинство из них пришли на кладбище не потому, что знали покойного, но для того, чтобы предложить свою помощь Эвану и Андреа в трудное для них время.

Андреа была очень благодарна за это. Несмотря на то, что за эти годы у нее было много разногласий с соседями, почти все пришли на похороны или прислали цветы и визитные карточки. Она старалась не давать волю слезам, когда гроб с телом Джейсона опускали в могилу.

Эван смотрел на прямоугольный ящик, пытаясь связать его с мужчиной, который был его отцом. Был человек, его отец, сумасшедший из клиники, — а теперь этот гроб. Как ни пытался Эван, но воображение семилетнего ребенка не позволяло ему понять происходящее. Ему казалось, что отец ушел давным-давно, а тот человек в госпитале был кем угодно, но не Джейсоном Треборном.

Священник читал над могилой Библию.

— Прах к праху — пепел к пеплу…

Эван отвернулся и увидел стоявшую позади Кейли. Она тепло улыбнулась ему, и на какой-то момент эта улыбка немного согрела холодную пустоту внутри него.

Миссис Халперн что-то прошептала на ухо матери, и та кивнула, промокнув платочком глаза. Эван ощущал себя отдельно от происходящего; доктор Редфилд разговаривал с ним несколько раз после того ужасного визита в клинику и сказал, что было бы хорошо, если бы он поплакал. Никто бы не посмотрел на него косо. Но Эван не пролил ни слезинки и вместо этого стоял и слушал священника до тех пор, пока, наконец, похороны не закончились и люди не начали расходиться.

Рядом с ним появилась Кейли, и ее рука нашла его руку. Тепло прикосновения растопило ледяной холод внутри него, и мальчик судорожно вздохнул.

— Так для тебя будет лучше, — прошептала она ему на ухо.

— Как это? — не понял Эван.

Она бросила взгляд в сторону отца и Томми, которые стояли у машины, нетерпеливо ожидая ее.

— Отец. Тебе будет лучше без него.

Мистер Миллер раздраженно растоптал сигарету и посмотрел на часы.

Эван не заметил, когда Кейли ушла. В чувство его привел отдаленный раскат грома.

— Пойдем, малыш, — сказала мать печально. — Нам пора.

Эван смотрел на остающиеся позади мобильные камни, серые монолиты и статуи и завораживающе пульсирующие проблески света меж ними. Открытая могила его отца исчезала из виду, оставаясь позади за лесом мрамора и камня.

Когда он перевел взгляд на небо, то почувствовал, как внутри что-то сломалось. Медленно, против его желания, непрошеные слезы покатились по щекам.

>>

В тот день мое детство кончилось. Прежде я чувствовал, что в моей жизни присутствовали невинность и радость, как вы бы это назвали. Но с той поры они исчезли, словно их похоронили вместе с моим отцом.

Я изменился. Мы все изменились. Смерть меняет семью, даже такую, как наша, где отец отсутствовал столько времени, что мог бы давно считаться мертвым. Для меня и мамы самым тяжелым была беспощадная жестокость этой смерти. Мы видели, как он умер там, на полу больничной комнаты для свиданий. Мы слышали хруст его черепа. И кровь. Я никогда не забуду запаха крови моего отца.